Высокое окно. Страница 5

Я заглянул в приемную. Там не было никого и ничего — кроме запаха пыли. Я открыл окно, отпер дверь и прошел в кабинет. Три грубых кресла, вращающийся стул, письменный стол, пять зеленых шкафов для хранения документов, три из которых были забиты каким-то хламом, на стене — календарь и лицензия частного детектива в рамке, телефон, встроенный в буфет мореного дерева умывальник, вешалка, нечто на полу, могущее сойти за ковер, два открытых окна с тюлевыми занавесками, которые мерно шевелились и морщились на ветру, как губы беззубого старика во сне.

Все та же дребедень, которую я имел в своем распоряжении и в прошлом году, и позапрошлом. Не блестяще, не шикарно — но все лучше, чем палатка на берегу.

Я повесил шляпу и пиджак на вешалку, ополоснул лицо и руки холодной водой, закурил, взял со стола телефонную книгу и выписал из нее адрес и телефон Элиши Морнингстара. Я уже протянул руку к телефонной трубке, когда вспомнил, что оставил запертой дверь в приемную. Я потянулся к кнопке на краю стола, нажал ее — и как раз вовремя. Кто-то открывал входную дверь.

Перевернув блокнот обложкой вверх, я пошел посмотреть кто же это, и обнаружил в приемной худого длинного самодовольного субъекта в шерстяном тропическом костюме серо-голубого цвета, черно-белых ботинках, бледно-желтой рубашке, галстуке и с выставленным напоказ носовым платком, ярким, как цветок джакаранды. В руке, затянутой в засаленную перчатку из белой свиной кожи, он держал длинный черный мундштук и брезгливо морщил нос, разглядывая пыльные журналы на столике, выцветшую дерюгу на полу и остальные красноречивые свидетельства моего благосостояния.

Когда я открыл дверь из кабинета, он обернулся и уставился на меня довольно сонными тусклыми глазами, посаженными близко к узкому носу. У него было красное, обгоревшее на солнце лицо, зачесанные назад рыжеватые волосы, словно прилипшие к узкому черепу. Тонкие рыжие усики его были значительно ярче волос.

Он разглядывал меня неторопливо и без особого удовольствия. Потом выпустил дым тонкой струйкой и насмешливо улыбнулся.

— Вы Марлоу?

Я кивнул.

— Я несколько разочарован, — сказал он. — Я ожидал увидеть нечто с грязными ногтями.

— Вы можете пройти, — сказал я, — и острить сидя.

Я придержал дверь, и он продефилировал мимо, стряхивая пепел на пол. Усевшись в кресло для посетителей у стола, он стянул перчатку с правой руки и вместе с уже снятой небрежно бросил на стол. Вытащил из мундштука окурок и принялся разминать его спичкой, пока тот не перестал дымиться. Потом вставил в мундштук следующую сигарету и зажег ее толстой красной спичкой. Затем откинулся на спинку кресла с улыбкой скучающего аристократа.

— Все в порядке? — осведомился я. — Пульс и дыхание в норме? Не желаете ли мокрое полотенце на лоб или еще что-нибудь?

Презрительно он кривить губы не стал только потому, что они были презрительно скривлены еще при входе.

— Частный детектив, — сказал он. — Никогда не сталкивался. Грязная работенка, надо понимать. Подглядываем в замочные скважины, ворошим старые сплетни и тому подобное.

— Вы как, по делу, — спросил я, — или просто поболтать?

Улыбка его была незаметна, как старая дева на балу у заезжей знаменитости.

— Я Мердок. Надеюсь, это имя вызывает у вас какие-нибудь ассоциации.

— Я рад, что вы умеете так мило проводить время, — заметил я и принялся набивать трубку.

Он молча наблюдал за моими действиями. Потом медленно сказал:

— Как я понял, моя мать наняла вас для какой-то работы. Она выписала вам чек.

Я закончил набивать трубку, раскурил ее и, откинувшись на спинку стула, стал выпускать дым через правое плечо в сторону окна.

Он немного подался вперед и серьезно сказал:

— Я понимаю, что умение держать язык за зубами обязательно для людей вашей профессии. Но мне и гадать не нужно. Маленький червячок все рассказал мне, жалкий земляной червячок, которого часто топчут ногами, но который все равно умудряется выжить — как и я сам. Я не заставил себя ждать. Это проясняет вам что-нибудь?

— Да, — сказал я. — Предположим, меня все это мало интересует.

— Как я понял, вас наняли разыскать мою жену.

Я фыркнул и ухмыльнулся, не выпуская трубку из зубов.

— Марлоу, — сказал он еще серьезней, — я очень постараюсь, конечно, но вряд ли смогу полюбить вас.

— Я визжу, — сказал я. — От ярости и боли.

— Простите за безыскусное выражение, но от ваших ухваток крутого парня так и прет дешевкой.

— Из ваших уст это особенно горько слышать.

Он снова откинулся назад и принялся сверлить меня тусклыми глазками. Он поерзал в кресле, стараясь устроиться в нем поудобнее. Очень многие пробовали устроиться поудобнее в этом кресле. Я и сам иногда пробую от нечего делать.

— Зачем моя мать хочет найти Линду? — медленно спросил он. — Она ее смертельно ненавидит. Я имею в виду: мать — Линду. Линда всегда вела себя вполне прилично по отношению к матери. Как она показалась вам?

— Ваша мать?

— Естественно. Вы же не знакомы с Линдой, верно?

— Эта секретарша висит на волоске, она останется без работы, в конце концов. Слишком много болтает.

Он резко помотал головой.

— Мать не узнает. И в любом случае Мерле ей нужна. Мать постоянно должна кого-то запугивать. Она может наорать на нее или даже дать пощечину — но обойтись без Мерле не сможет. Как она вам показалась?

— Довольно мила — на старомодный манер.

Он нахмурился:

— Я имею в виду мать. Мерле — просто бесхитростная маленькая девочка. Я и сам знаю.

— Ваша дьявольская проницательность пугает меня, — сказал я.

Он казался несколько удивленным. И почти забыл сбивать средним пальцем пепел с сигареты. Почти — но не совсем. Он внимательно следил за тем, чтобы случайно не попасть в пепельницу.

— Так о матери, — спокойно повторил он.

— Старая боевая лошадь, — сказал я. — Золотое сердце, но все золото упрятано глубоко и надежно.

— Но зачем ей искать Линду? Я не могу понять. И еще тратить на это деньги. Мать ненавидит тратить деньги. Для нее это все равно, что сдирать с себя живьем кожу. Зачем ей искать Линду?

— Понятия не имею, — сказал я. — С чего вы вообще это взяли?

— Ну, как… одно ваше присутствие. И Мерле…

— Мерле просто очень романтична. Она все выдумала. Черт возьми, она сморкается в мужской носовой платок. Вероятно, один из ваших.

Он вспыхнул.

— Глупо. Послушайте, Марлоу. Пожалуйста, будьте благоразумны и объясните мне, к чему все это. Боюсь, я не очень состоятелен, но пара сотен…

— Я должен оскорбиться, — сказал я. — К тому же мне запрещено с вами разговаривать. Приказ.

— Но почему, черт возьми?

— Не спрашивайте меня о вещах, которых я и сам не понимаю, потому что я не смогу дать вам ответа. И вообще, вы что, с луны свалились? Когда человеку моего рода занятий поручается работа, он не шатается где попало, удовлетворяя любопытство каждого встречного.

— Должно быть, в воздухе много электричества, — раздраженно заметил он, — если человек вашего рода занятий отказывается от двухсот долларов.

Меня это нисколько не тронуло. Я взял из пепельницы толстую красную спичку, брошенную посетителем, и принялся ее рассматривать. На ней были желтые полоски и надписи «Роузмонт. Х. Ричард, 3…» — остальное обгорело. Я сломал спичку, сложил половинки вместе и бросил их в корзину для мусора.

— Я люблю свою жену, — вдруг сообщил он и ощерился, показав крепкие белые зубы. — Несколько сентиментально, но это правда.

— В Ломбардии по-прежнему все спокойно.

Он продолжал, все так же щерясь:

— Меня она не любила. У нее не было особых причин любить меня. Она привыкла жить весело. У нас… что ж, у нас ей было довольно скучно. Мы не ссорились. Линда очень выдержанна. Но она не была в восторге от жизни со мной.

— Вы слишком скромны, — сказал я.

Он сверкнул глазами и постарался — небезуспешно — сохранить аристократический вид.

— Неумно, Марлоу. Даже не свежо. Послушайте, вы производите впечатление приличного человека. Я знаю, что моя мать не станет тратить двести пятьдесят долларов только для того, чтобы доставить себе удовольствие. Может быть, дело не в Линде. Может быть, в чем-то еще. Может… — Он осекся и потом медленно продолжил, пристально глядя на меня: -…может быть, дело в Морни?